– А теперь послушаем музыку! – сказал Торин. – Принесите инструменты!
Кили с Фили кинулись к своим котомкам и достали оттуда маленькие скрипки. Дори, Нори и Ори извлекли откуда-то из курток флейты. Бомбур притащил из прихожей барабан. Бифур и Бофур тоже вышли и вернулись с кларнетами, которые оставили в прихожей, в стойке для тросточек.
– Ох! – хором выдохнули Балин и Двалин. – У нас всё на крыльце!
– Несите! А заодно и мою арфу! – велел им Торин. Гномы вернулись в столовую с двумя виолами размером с них самих, а также с арфой Торина, завернутой в зеленое сукно, Это была красивая золотая арфа, и, когда Торин провел рукой по струнам, полилась музыка, да такая необычная и приятная, что Бильбо позабыл все на свете и унесся мыслями в загадочные страны под чужими звездами, далеко за Реку, далеко-далеко от его хоббичьей норы под Холмом[*].
Через маленькое открытое окошко в столовую сочилась тьма, камин догорал (дело было в апреле), а гномы все играли, покуда тень от бороды Гэндальфа не доползла до стены.
В комнате стало совсем темно, камин потух, тени исчезли, а гномы все играли. И вдруг – сначала один, а затем и остальные – гномы начали петь. То была протяжная песнь о глубоких подземельях их древней родины. Вот маленький отрывок из этой песни, хотя без музыки он дает о ней лишь отдаленное представление:
Там, за туманных гор хребтом,
В пещерах наш подземный дом.
Чуть рассветет, и мы в поход
Уйдем за древним золотом!
Там молот гномов не молчал
В глубоком мраке гулких зал,
Где жили мы в объятьях тьмы, -
И каждый золото ковал.
Людей и эльфов короли
За золотом к пещерам шли,
Чтоб рукоять меча убрать
Плененным пламенем земли,
Плененным пламенем лучей
Луны и звезд иных ночей -
Волшебный сплав драконьих лав
Шел на узоры для мечей.
Шли короли со всех сторон,
Ища рубинов для корон,
Чтоб лить окрест сиянье звезд,
Всходя на свой высокий трон!
Там, за туманных гор хребтом,
В пещерах наш богатый дом.
Чуть рассветет, и мы в поход
Уйдем за нашим золотом!
Там пели гномы при свечах,
Куя узоры на мечах, -
И в сердце жал огонь пылал
У них в негаснущих печах.
Чужой не знает до сих пор,
О чем та песнь, о чем тот хор, -
Вовек ни эльф, ни человек
Не проникал в чертоги гор.
Но, распластав свои крыла,
Несчастье буря принесла:
Упал на лес огонь с небес -
И сосны выжжены дотла!
В долине колокольный звон,
На город двинулся дракон,
Свиреп и лют – и гибнет люд,
В руины город превращен!
Дымится черная гора
И входа черная дыра.
Последний гном покинул дом -
Настала черная пора.
Там, за туманных гор грядой,
В пещерах жили мы с тобой.
Чуть рассветет, уйдем в поход
За наше золото на бой!
Пока они пели, хоббит почувствовал, что сам проникается любовью к прекрасным вещам, созданным искусными руками, и не без волшебства, – любовью сильной и ревностной, всегда жившей в сердце у гномов. И то самое нечто, что унаследовал он по линии Тукков, проснулось в нем, и ему захотелось отправиться в путешествие, увидеть большие горы, услышать шум водопадов и свист ветра в соснах, проникнуть в подземные пещеры и носить меч, а не тросточку. Бильбо посмотрел в окно. Над кронами деревьев высыпали звезды. А хоббиту чудились драгоценные камни, сверкающие в подземных пещерах, о которых пели гномы. В лесу за Рекой неожиданно вспыхнул огонь, – наверное, кто-то разжег костер, – а хоббиту чудилось, что это ужасные драконы спускаются с неба на его тихий Холм и сжигают все на своем пути. Он содрогнулся от страха и тут же стал просто-напросто господином Бэггинсом из Котомки, что под Холмом.
Он встал, дрожа с головы до ног. С одной стороны, он понимал, что пора бы принести лампу, а с другой – его так и подмывало под этим предлогом убежать в погреб, спрятаться за бочками с пивом и не вылезать оттуда, пока странные гости не уйдут. Вдруг он обнаружил, что музыка и пение прекратились и гномы, блестя во тьме глазами, смотрят на него.
– Ты куда?! – грозно спросил его Торин.
Хоббиту показалось, что гном угадал его намерение.
– Может, стоит зажечь свечи? – извиняющимся тоном спросил Бильбо.
– Нам нравится тьма! – запротестовали гномы. – Тьма в самый раз для темных дел! До рассвета еще далеко.
– Как вам будет угодно, – стушевался Бильбо и поспешно сел на каминную решетку, зацепив по дороге кочергу и совок, которые с грохотом повалились на пол.
– Тихо! – шикнул на него Гэндальф. – Пусть говорит Торин!
Торин начал так:
– Гэндальф, гномы и достойный господин Бэггинс! Мы собрались в доме нашего друга и полноправного участника заговора, в доме этого выдающегося и исключительно свирепого хоббита. Да не выпадет никогда шерстка на его ногах! И хвала его вину и пиву!
Здесь Торин сделал паузу, чтобы набрать воздуху и дать хоббиту время на изъявление полагающейся в таких случаях признательности. Однако усилиям Торина не суждено было получить должного вознаграждения со стороны Бильбо Бэггинса, который открыл было рот, чтобы выразить протест против эпитета «свирепый» и тем более против «полноправного участника заговора», но от замешательства не издал ни звука. И Торин продолжил:
– Мы собрались обсудить наши планы, пути, а также средства и способы достижения нашей цели. Еще до наступления рассвета мы отправимся в поход – в поход, из которого кое-кто из нас, а может быть, и никто из нас (за исключением, разумеется, нашего друга и наставника – я имею в виду многомудрого волшебника Гэндальфа) никогда не вернется. Запомните этот торжественный момент! Полагаю, цель наша всем вам хорошо известна. Что же касается уважаемого господина Бэггинса, а возможно, и одного-двух молодых гномов (думаю, не ошибусь, если назову, к примеру, Кили и Фили), то для них положение вещей к настоящему времени может потребовать некоторого краткого уточнения.